ps оно написано с претензией на высокие чувства, но я в них не умею, соррян

Если у человека есть проблема — он пытается её решить.

Если проблема нерешаема — человек пытается её не замечать.

Если проблему не удаётся не замечать — человек идёт в бар и напивается.

Проблема Стайлза была в том, что он по натуре своей парнем был хоть и осторожным, но не слишком наблюдательным. Зачастую не замечал того, что было у него прямо перед носом, и потом приходилось расхлёбывать последствия своей этической неуклюжести. К тому же, Стайлз предельно мало знал о любовных отношениях. Ну, то есть как — мало. Он честно гуглил всякие статьи наподобие советов, как понравиться девушке, что нужно для романтического свидания, как правильно подкатить к звезде школы, и прочие-прочие абсолютно ничем не помогшие ему тексты. Но это всё лишалось смысла, когда Стайлз вспоминал, что встречается с девушкой, десять лет прожившей в теле койота, охотившейся на кроликов в лесу и обладающей крайне нестабильным характером и неизмеримо низкими моральными устоями.

Нет, Малия, конечно, была хорошей девчонкой, Стайлз мог признать это без сомнений. Она быстро училась и обладала хорошим и уместным чувством юмора, которое Стайлз очень ценил. К тому же, ей было всё равно, как он выглядит, потому что она, кажется, любила его вовсе не за внешность. А сам Стайлз недавно признался себе, что любил её за то, что она любит его. Что может быть лучше взаимных чувств, правда?

Они часто просыпались в одной постели (Стайлз даже честно научился делиться своим личным пространством!), вместе готовили завтрак, вместе отправлялись в школу на кашляющем Роско, а после — гуляли по парку, держась за руки. Стайлз Малию очень многому научил, если быть предельно честным, а она отплатила ему безграничной любовью.

Ну, так Стайлзу казалось. На самом же деле, как он потом убедился, у всякой любви есть своя конечная точка, и они с Малией этой точки достигли. Точнее, её достигла сама Малия, и Стайлзу пришлось с этим смириться, потому что Малия наотрез отказалась что-то менять в своём отношении, честно признавшись: больше не любит. Больше никаких завтраков и прогулок. Всё.

И Стайлза сломало. Он честно держался несколько дней, улыбался, как дебил, и принимал чуть больше аддерала, чем обычно, а на все вопросы отвечал, что у него всё замечательно, как и у его бывшей девушки.

Замечательно. Ага, как же.

Не то чтобы по ночам Стайлз плакал в подушку, как отвергнутая пятиклассница. Вовсе нет. Он просто методично кидал дротики в мишень на двери, да так остервенело и бессознательно, что в один прекрасный вечер чуть было не воткнул один из дротиков в глаз Скотту, заглянувшему на «поговорить». Спасибо, Господи, что дал оборотням чуткость и ловкость, иначе стал бы МакКол одноглазым пиратом.

Говорить в этот вечер Стайлз отказался наотрез, но как только Скотт отошёл от дома на десяток метров, Стайлз быстро собрался, схватил с полки фальшивый айди и, полный бездумной уверенности, отправился в бар.

В Бикон Хиллс не так уж много баров: городок маленький, все друг друга знают, а уж о расположении «Воя химеры» ведали все, даже приезжие. Там Стайлз и отсиживался сейчас, распластавшись на барной стойке, лежа щекой на своей руке и катая по столешнице алебастровый шарик.

Рядом с ним стояла почти пустая бутылка водки и рюмка. Стайлз причмокивал губами, тихо говорил сам с собой, иногда хмурясь, щурясь или закрывая глаза, затем — вяло двигался, подбираясь, чтобы не съехать со стула окончательно.

— Жизнь отстой, да, парень? — поинтересовался бармен, протирая стакан тканевым полотенцем. — Какой-то ты грустный.

Стайлз перестал мучить шарик и скосил взгляд на говорившего, всем своим видом показывая, что совершенно не желает разговаривать. На душе было так погано, что хотелось выть — не то что обсуждать с каким-то невнятным чуваком свою личную жизнь. У пьяного Стайлза язык развязывался очень редко, он предпочитал строить из себя огорчённого обществом социопата и ни с кем не вступать в контакт.

Но бармен был настойчивым.

— Выговорись, легче станет. — Стайлз закатил глаза и снова вернулся к шарику: зажал его между указательным и средним пальцем, приподнял над поверхностью и уронил, прижимая ладонью.

— Лучше подлей, — хмуро буркнул он, расправляясь и придвигаясь ближе к стойке, облокачиваясь на нее двумя руками. Бармен послушно вылил остатки водки в рюмку и придвинул её чуть ли не к носу Стайлза. Тот поморщился, неловко перехватил гранёную трясущейся рукой и махом влил в себя, даже не дёрнув губой.

— О-о-о, брат, совсем всё плохо, — протянул чувак и отставил стакан в сторону.

— Отвали, — посоветовал Стайлз и поставил локти на стойку, зарываясь пальцами в разлохмаченные волосы. — Лучше добавь.

— Тебе уже хватит, пацан, — серьёзно сказал бармен, — ты целую бутылку угробил. Я закрыл глаза на поддельный айди, но портить тебе желудок не позволю. Ещё поломаешь мне что-нибудь со злости или наблюёшь от передозировки.

Стайлз смерил его взглядом и, покосившись в позе, вытянул из кармана мятую купюру, бросив ее под прилавок.

— Ещё бутылку, — рыкнул он и слез со стула, пошатнувшись. Парень за стойкой недовольно фыркнул, вытащил ещё один ноль из-под полок и грохнул на стойку. Стайлз смерил его взглядом, схватил бутылку за горло и направился к выходу.

Свежий ночной воздух окутал Стайлза с головы до ног, действуя отвратительно-удушающе; Стилински почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, сглотнул с натягом и поморщился, свободной рукой схватившись за висок. В голове разрывались петарды, с диким грохотом врезаясь в виски, вкручиваясь тонкими гвоздями. Картинка перед глазами предательски расплывалась, иногда снисходительно становясь чёткой. Сорвав с бутылки крышку, Стайлз сделал глоток и скуксился, покачнувшись снова, а затем пошёл по тротуару, иногда пошатываясь из стороны в сторону.

«Как же хуёво, — думал он в перерывах между глотками и ходьбой, — как же... хуёво». Сейчас Стайлзу казалось, что судьба поступила по справедливости: отметелила его по полной программе за то, что он не думал головой, когда это было нужно. Это всё было так тупо и нечестно, что хотелось взаправду сесть на бордюр и зарыдать в голос, давясь собственными воплями. Но нет, так делают только девчонки, а Стайлз ведь не девчонка. Он просто пьяный в жопу Стайлз Стилински, которого бросила Малия Тейт. Ничего особенного, со всеми бывает.

Стайлз брёл и брёл, не сворачивая, совершенно точно зная, куда он идёт. Где-то в подсознании он понимал, что собирается поступить отвратительно, и что потом ему за это будет просто адски стыдно, но водка, впитавшаяся в кровь, мерзким ядом отравляла душу и заставляла делать глупые вещи.

Дом Лидии Мартин изрядно выделялся из ряда ровных домиков своим богатым точёным фасадом. Он гордо возвышался над Стайлзом, который, остановившись на мгновение, задрал голову и бездумно смотрел в тёмные окна.

На секунду ему показалось, что нужно просто пойти домой и не вести себя, как идиот. Но потом всё встало обратно на места, и Стайлз шагнул на крыльцо.

Он потянулся дрожащей рукой к звонку и нажал на кнопку. Жал долго, неприлично долго, уже, кажется, забыв, что вдавливает пальцем сердечко, а потом отдёрнул руку, словно обжёгся, и повис на косяке, сделав ещё один глоток водки.

Дверь не открывали долго, и Стайлз, расхрабрившись, пнул её ногой под угол, да так, что оставил лёгкую вмятину.

Когда же она наконец открылась, Стайлза мотнуло вперёд, и он, выронив бутылку, повис на замершей в удивлении Лидии.

Бутылка чудом не разбилась; содержимое разлилось по полу, сразу заполнив воздух едким запахом горечи. Стайлз невнятно пробурчал что-то, а затем обнял Лидию за шею и уткнулся носом в сгиб своего локтя, тихо говоря дрожащим голосом:

— Мне так плохо, так плохо... — и добавил уже шёпотом, ещё более тихим и неимоверно жалостливым: — Прости, Лидия...